>Жизнь и судьба отца русской авиации
В тяжёлые годы Гражданской войны и международной интервенции одни россияне бежали за границу, бросив всё, спасая свои жизни, другие, наоборот, остались в холодной и голодной стране и продолжали работать на её благо.
Таких людей было немало, и одним из них был Николай Егорович Жуковский – учёный, педагог, изобретатель, проповедник новых идей в воздухоплавании. Интересно, что профессор, переживший две революции – Февральскую и Октябрьскую, даже несмотря на хаос междоусобицы, был уверен в том, что в воздухоплавании молодая республика, опираясь на опыт прежних поколений, добьётся значительных успехов.
В разгар войны, 3 декабря 1920 года, исполнилось 50 лет научно-производственной деятельности Н. Е. Жуковского. В честь юбилея учёного В. И. Лениным было подписано постановление Совнаркома об учреждении премии имени Н.Е Жуковского за лучшие труды по математике и механике и принято решение об издании трудов Жуковского, который был именован «отцом русской авиации». Николай Егорович также был избран ректором Института инженеров Красного Воздушного флота имени Н. Е. Жуковского. К сожалению, жить великому учёному оставалось недолго. В марте 1921 года Николай Егорович скончался. Но дело его живёт до сих пор, о нём помнят. Его теоретическими выкладками пользуются специалисты авиастроительной и космической отраслей до сей поры, а созданные им испытательные лаборатории, модернизированные и усовершенствованные, действуют.
Он, впрочем, во всём был гением и никогда не пасовал перед трудностями. Вот один показательный пример.
Студент
«29 сентября 1865 г.
Дай бог, чтобы вы получили оба мои письма разом, потому что всё, написанное о Валерьяне в первом письме, есть сущий вздор.
Валерьян – приходящий! Деньги за него внесены! После таких восклицаний начну свой рассказ с надлежащей последовательностью. Когда я взошёл в прихожую 4-й гимназии (в Москве. – Примеч. ред.), то был с самого начала огорошен известием, что директор болен и что он едва ли меня примет к себе на квартиру. Что было делать? Я пошёл наверх в надежде, правда, самой шаткой, добиться чего-нибудь от Фишера; подхожу к этому дуралею, спрашиваю, можно ли видеть Петра Михайловича. «Нет, нельзя», – отвечает он мне. Вдруг при этих словах мимо нас, подобно стреле, мелькнул наш директор и скрылся в учительской. Святым духом подошёл я к нему. Он встретил меня грозными словами: «Ваш брат исключён, а за просроченный месяц с вас следует взыскать 75 руб.».
Опомнившись от отлитой пули, я начал всячески замасливать его, говорить, что Валерьян, вероятно, останется пансионером.
Директор был неумолим. Затвердил одно: «Нынче порядки другие, и никаких замедлений во взносе денег не допускается».
Впрочем, он, наконец, смилостивился и объяснил настоящим образом, в чём было дело: завтра, 30 сентября, будет совет, и всех пансионеров и своекоштных, не внёсших деньги, исключают, причём, конечно, будут требовать взноса за пропущенные месяцы.
Итак, Валерьян действительно должен быть исключён, и 75 руб. с него станут требовать.
Но вот в чём всё спасение: совет будет в два часа, а до двух часов можно ещё внести за Валерьяна 150 или 15 рублей. О первом нечего и говорить. Но вот государственный взнос: откуда достать 15 руб.? У меня только 4 руб. Нужно с девяти часов вечера до девяти утра отыскать где-нибудь 11 руб. Выйдя из гимназии, я пошёл тихо по улице и стал размышлять. Из товарищей никого, кроме Щуки, я найти не мог, а обратиться к нему было для меня невозможно. О тётке нечего было и думать, зная её скупердяйный характер. Оставалось извёртываться самому. Вдруг мне разом пришли в голову две мысли, и как только они пришли, то я стал считать всё дело совершенно выигранным. Первая мысль была идти к Лухуте и взять у него 5 руб. (за ним было 4 урока), вторая – заложить свою шубу рублей за семь (чтобы оставить у себя 1 руб.). Обе мысли сбылись как по писаному. В моём портмоне 15 руб., и завтра чем свет все дела будут сделаны. Я совершенно спокоен душой, хотя на дворе стоят довольно сильные холода, а графское пальто не только не греет, а ужасно холодит.
Также совершенно спокоен я и в том отношении, что на моей постели одни доски, покрытие простынёй. Моя неудобная квартирка, конечно, не имела хозяйского тюфяка, а своего я всё как-то не покупал и потому спал на шубке.
Ростовщик содрал с меня 70 коп. проценту. Но что значило это по сравнению с 75 руб. штрафа?
Перестану хвастать. Попрошу здесь, чтобы на мою долю выслали особых 7 руб. 70 коп., потому что взять мою шубу нужно по возможности скоро. Ростовщик, видя мою неопытность, взял с меня расписку, что имеет полное право продать мою шубу по истечении месяца.
Прошение об освобождении от платы я подал, только мне пришлось написать, что свидетельство о бедности моей будет выслано на днях в правление университета…
Лист в библиотеку я получил, короче, все университетские делишки свои обделал.
Жду братьев в субботу или в воскресенье. Они могут приехать, куда хотят: в дом Суровцева, это не тот, где жил Афросимов, а рядом с ним, или же к Афросимову на квартиру.
Я буду эти дни, вероятно, более там, впрочем, вещи выгоднее оставить у меня. Квартиру для нас троих буду искать в эти дни.
Много Вас любящий Н. Жуковский».
Не правда ли, картинка из наших дней? Студент университета Николай Жуковский хлопочет за своего брата-гимназиста. Это вечная проблема иногороднего студента: где достать не то что средства к существованию, а чем заплатить за обучение? Пожалуй, этот вопрос будет терзать ещё не одно поколение студентов. Письмо Жуковского написано младшему брату, обучавшемуся в 4-й гимназии, которую окончил ещё один брат Николая – Иван, студент-юрист на то время. Все трое тогда жили в Москве, и родители с трудом сводили концы с концами, отдавая все сбережения на обучение сыновей. По это причине Николаю необходимо было подать заявление об освобождении от платы за университет, а брата Валерьяна перевести в гимназии из пансионеров, проживающих при ней, в своекоштные, то есть в приходящие, что было дешевле. Описанный в письме случай – не единственный, когда Николаю приходилось срочно искать деньги и выпутываться из сложных ситуаций, чтобы позаботиться о себе и своей семье. Однако для дружной семьи Жуковских не это было важно…
